Та, что неизменно пребывала в глубине моего существа в сумерках мельканий и проблесков; та, что никогда не поднимала своего покрывала при свете утра, будет моим последним даром Тебе, Господи Боже мой, вложенным в мою последнюю песнь.

Слова стремились, но не могли овладеть ею; убеждение тщетно простирало к ней свои нетерпеливые объятия.

Я бродил из страны в страну, храня ее в тайниках моего сердца, и вокруг нее вздымались и падали рост и увядание моей жизни.

Над моими помыслами и деяниями, над моими снами и грезами царила она, хотя жила отдельно и одиноко.

Многие стучались в мою дверь и спрашивали ее и в отчаянии удалялись.