Стейн Мерен

ИЗ СБОРНИКА «ЗИМНИЙ СОЛНЦЕВОРОТ», 1979

(C) H.Aschehoug & Со [W. Nygaard], 1979

Перевод А.Парина

Семижды стены троянские возводили сызнова
на рухнувших стенах, семижды их созидали,
дабы другие их не могли разрушить.
Всюду под стенами Трои осыпи стен иных.
Под городами иные грады, на обороте
всякого изображенья новый образ всегда: Троя.

В излучинах стихотворенья водовороты блуждающих
песен. По ту сторону голосов голоса иные.
В глубинах каждого слова, будто магнитные полюса,
блуждают смыслы от прямого к обратному.
Какая-то роль внедряется в роли иные, их отменяя.
Под павшей стеною всюду изображенья,
негативы образов, вызванных нами в предыдущий раз.
И все-таки мы повторяем: это та самая Троя!

Троя, которую вечно возводят на предыдущей
победе, побежденной городом и превращенной в пораженье.
Возводят со стенами, мощными столь, чтобы им
вечными стать, Троя, семижды возведенная на семи
пораженьях, семи победах. Что заставляло их верить
в тысячелетнее торжество? Ощущенье, что пропасть под самой пятой?..
Нам знать не дано. Одно ясно: в гордую пору побед
они низвергались в историю, проламываясь сквозь
     кровавое зерцало пораженных.

Вот она, Троя, лежит на земле, крошится,
как кокон, оставленный бабочкой, полый футляр,
слой ложится на слой материи мертвой. О все
образы, что низвергаются сквозь изображенья!
Семижды возводили троянские стены. На восьмой раз
смастерили стену ниже руины, низенькую такую, что на ней
тысячу лет продержалась трава, прежде чем ссохлась совсем.
О троянцы! Прежде чем низвергнутся люди в зерцало веков,
Троя, свято храни грады, в глубине своих снов воздвиженные!

Любовь вплотную к предметам обихода.
Налить, когда проснемся, чашку чая, обнять любимую,
пока она из дому не ушла, сыру купить, того, любимого ею,
приготовить обед, представить, а что с ней сейчас происходит.

Пред бездной времени стоим
и ловим миг, он проникает в нас,
вот под руками вещи обихода, некрупные:
кастрюли ручка, рюмка, тенями переполненная нежность...

Во всем, что ни возьми, таится голод
По вечности. Все вещи вопиют:
Не забывай меня! Запомни! Здесь! Сейчас!

Таится зыбкое во всем, что ни возьми:
Ветвь, или взор, или толпы&людские.
О, трещины всех замков!

Коровы! Застыли в мерцании зноя
     словно на отмели у самого горизонта
День-деньской стоят и стоят застылые
     на собственные отраженья похожи
Как будто знают наверное что принадлежат земле
     и что в образе этом вместилось время

Быстро однако удалось выплатить всю ссуду. Живем!
     Есть дом какой-никакой. Я богат. А что это значит?
Принадлежат разве мне земля солнце ветер и звезды?
     В этом воплощенье не может принадлежать мне
ничего кроме песен и плачей. Вот я
     и пою ибо радость рушит преграды
ибо запереться на ключ от печалей не в силах

Весной дерево я посадил под созвездьем
     стужи. А животные все стоят, недвижимы,
в ином времени, там, средь деревьев. В оке зверином
     вижу я почву, взрастившую этих двоих
Древо^** и зверя. Древо растет, каждой весной
     в небо стремится. И под ним корова небесная

Застыли животные на лугу, на расстоянии в тридцать шагов,
     на расстоянии в шесть тысяч лет, как колокола
из серебра. В огромном пространстве живут они там, где сумрак
     таит ослепительное световое нутро. В этих по-звериному
ясных глазах сочится наружу вязкая влага подземного мира
     Мой дом всего лишь миг в потоке времени...
А человек все строит, чтобы жить, планирует,
     приводит в порядок, копошится, взгляд его -
нагромождение забот, забот и планов, лабиринт
     внутри зачахшей мечты о выживанье... Стою
у дома и прямо сохну по всему, что рядом,
     здесь, в двух шагах... В звериное заглядываю око
Там водоем без отмелей, Вселенная есть мать...

Наважденье, мираж - египетских коров иль вавилонских?
     Животное северного сияния, радужных многоцветий дремотных?
Словно в ознобе бока дрожат. В объятиях плотных
     покоя желанного - каждая тварь. На эфирных морях
солнечных пастбищ. Пространство жизни в их вместилось брюхе
     В их вымени набухло семя. В глубокой спячке лона
тварь носит и рождает мир. Как бронза пламенная - солнечная плоть

     Повторяй, повторяй за мной по складам
На дне ночей, там, в глубине очей восхода,
     я вижу воды и свет, они крошатся
под ослепляющим уколом зноя. Вижу корову из инея.
     Огонь сочится медленно в твоей крови
Ты слизываешь соль с опухших ран земли. Ты - это ты,
     корова солнечная, в солнечном зерцале... Ревешь от зноя
Глядит вселенная сама в глазницах этих на себя,
     глядит чрез собственное рожденье
Я знаю: я земле принадлежу,
     она владеет мной, она меня отвергла
Перед землей паду я на колени

^* Аудумла - в скандинавской мифологии первое в мире
живое существо, корова, которая произошла из инея,
наполнявшего мировую бездну, и выкормила своим молоком
первое антропоморфное существо - великана Имира.

^** Древо - Имеется в виду мировое древо,
в скандинавской мифологии гигантский ясень Иггдрасиль,
являющийся структурной основой мира, древо жизни и судьбы.

Почти пугающе прекрасны движения твои -
вкруг них сверкает скудный, хрупкий свет
Как сумрак, что чувственностью грозною непостижимой полн,
они мерцают ласкою людской, в них вспыхивают дети,
внуки - и смерть, не скрывшая прикосновенья

Им бремя нести беспредельности вскоре,
в коконе старости трещина легкая ляжет, солнце,
погасшее в жизни твоей, для другого рассвета готово,
а кожа прозрачна, словно крылышки у мотылька,
который вот-вот из кокона выпорхнет.