25

Тридцать три седых старухи
В яркокрасных капюшонах,
В праздничном уборе басков,
У околицы стояли.

И одна, как встарь Дебора,
Била в бубен и плясала,
Славя песнею и пляской
Победителя Ласкаро.

Четверо мужчин с триумфом
Мертвого несли медведя;
Он сидел в широком кресле,
Как ревматик на курорте.

За покойным, как родные,
Шли Урака и Ласкаро.
Ведьма, явно чуть конфузясь,
Отвечала на поклоны.

А когда кортеж достигнул
Ратуши, - с надгробной речью
Выступил помощник мэра
И сказал об очень многом.

Например, о росте флота,
О проблеме свекловицы,
О печати и о гидре
Нетерпимости партийной.

Описав весьма подробно
Ряд заслуг Луи-Филиппа,
Обратился он к медведю
И к бесстрашному Ласкаро.

«Ты, Ласкаро, - так воскликнул
Наш оратор, отирая
Пот со лба трехцветным шарфом:
Ты, Ласкаро, ты, Ласкаро,

Ты, сразивший Атта Троля, -
Бич испанцев и французов,
Ты - герой обеих наций,
Пиренейский Лафайет

Получив официально
Аттестацию героя,
В тихой радости Ласкаро
Покраснел и улыбнулся.

И потом весьма бессвязно,
Как-то странно заикаясь,
Пробурчал он благодарность
За оказанную честь.

С тайным страхом все глядели
На неслыханное диво,
И в смятеньи бормотали
Изумленные старухи:

«Как, Ласкаро улыбнулся!
Как, Ласкаро покраснел!
Как, заговорил Ласкаро,
Этот мертвый сын колдуньи!»

А медведя ободрали,
С молотка пустили шкуру;
За нее скорняк какой-то
Отсчитал пять сотен франков,

Превосходно обработал,
Красным бархатом подбил
И немедленно кому-то
Продал за двойную цену.

И затем Джульеттой куплен
Из четвертых рук в Париже,
Пред ее постелью в спальне
Лег медвежий мех ковром.

Часто голыми ногами
Я в ночи стоял на бренной
Оболочке Атта Троля,
На его земной одежде.

И, глубокой грусти полный,
Строки Шиллера читал я:
«Чтобы стать бессмертным в песне,
Надо в жизни умереть».