Мир фантастики покинув,
Мы спускаемся в долину;
Снова почву под ногами
Обретаем в позитивном.

Прочь, безумье, бред горячки,
Грезы, призраки, виденья!
Мы серьезно и разумно
Вновь займемся Атта Тролем.

Меж детей в своей берлоге
Наш старик лежит и спит
И, как праведник, храпит он;
Вот проснулся - и зевает.

Рядом с Тролем - Одноухий,
Как поэт, что ищет рифму,
Лапой голову скребет он
И скандирует он лапой.

Тут же, рядом с папой, дочки
На спине лежат, мечтая, -
Непорочны и невинны
Сны четвероногих лилий.

Что за томные виденья,
Как цветы, трепещут нежно
В душах девственниц медвежьих?
Их глаза блестят слезами.

И особенно меньшая
Вся полна волненьем тайным,
Ибо тайно чует в сердце
Зуд блаженный Купидона.

Ах, стрела малютки бога
Сразу шкуру ей пронзила,
С первой встречи. Но, всевышний!
Тот, кто мил ей - человек!

Да, его зовут Шнаппанский,
Он в великом отступленьи,
По горам спасаясь бегством,
На рассвете ей явился.

Девам люб герой в несчастьи,
А в глазах сего героя
Тихой грустью, мрачной скорбью
Клокотал карманный кризис.

Всей казной его походной -
Двадцатью двумя грошами,
Что в Испанию привез он, -
Завладел дон Эспартеро.

Даже и часов не спас он, -
Он оставил их в ломбарде,
В Пампелуне - распрощался
С драгоценностью фамильной.

И бежал он что есть мочи, -
Но, и сам того не зная,
В бегстве выиграл он нечто
Лучше всякой битвы - сердце!

Да, смертельный враг, он мил ей,
Мил медведице несчастной.
Знай отец про тайну дочки, -
Как ревел бы он свирепо!

Словно старый Одоардо,
Что Эмилию Галотти
В мрачной гордости мещанской
Заколол, и Атта Троль бы

Растерзал скорее дочку,
Лапой собственной убил бы,
Чем позволить недостойной
Кинуться в объятья принца.

Да, но в данную минуту
Он лирически настроен,
Он срывать не станет розу,
Не потрепанную бурей.

В тихой грусти возлежит он
Меж детьми в своей берлоге,
Как предчувствием, томимый
Думой о загробном мире.

«Дети! - так вздыхает Атта,
И в глазах медведя - слезы, -
Дети! Кончен путь мой дальний,
Близок час разлуки нашей.

Нынче в полдень задремал я,
И во сне, как бы предвестьем,
Дух мой был охвачен сладким
Предвкушеньем скорой смерти.

Право, я не суеверен,
Не болтун, но есть под небом
Вещи, в коих и мыслитель
Разобраться не способен.

В размышлениях о мире
Раззевался и заснул я,
И приснилось мне; лежу я
Под высоким странным древом.

С веток древа капал белый
Чистый мед и попадал мне
Прямо в рот, и, насыщаясь,
Плавал я в блаженстве сладком.

Я глядел, блаженно жмурясь,
Вверх и вдруг узрел на древе
Семь малюток-медвежаток,
Быстро ползавших по веткам.

Семь пленительных созданий
С розовато-рыжим мехом, -
Точно крылышки из шелка,
За плечами он вился.

Да, у розовых малюток
Были шелковые крылья,
И малютки нежно пели
Неземными голосками.

Эта песня леденила
Кожу мне, но вдруг сквозь кожу
Вырвалась душа, как пламень, -
Вознеслась, сияя, в небо».

Так прохрюкал умиленно
Атта Троль, потом минуту
Помолчал он, пригорюнясь.
Но внезапно оба уха,

Странно дрогнув, навострились,
И вскочил он бурно с ложа
И, ликуя, громко рявкнул:
«Дети, чей я слышу голос?

То не голос ли прелестный
Вашей мамы? О, я знаю
Нежное ворчанье Муммы.
Мумма! Сладостная Мумма"»

И помчался из берлоги
Атта Троль, как полоумный,
Ах, к засаде он помчался,
Устремился прямо в смерть.